Рассказ с анализом вместо послесловия

Написано Цибановым В.В.

            Вообще, надо признаться, в том далёком летнем сезоне 1987 года всё у нас как-то не ладилось. Надежды были светлыми, планы громадными.  Наш славный московский "Зенит" в предыдущем году получил "серебро" за первопрохождение стены вершины Блок 5Б+1 к.тр., Туркестанский хребет. И ваш покорный слуга был в составе команды. Это (надо признаться не слишком сложное восхождение - уж очень сухо и не холодно...) как-то окрылило нас, а лучше сказать - вдохновило наше руководство, и мы замахнулись на действительно неслабое дело - вершину Замин-Карор по одному из сложнейших маршрутов тех лет,  по северной, так называемой Ягнобской стене. Честно говоря, я и тогда подозревал, да и сейчас уверен, что планы сии попахивали авантюрой. Дело в том, что мы были достаточно сильны в техническом отношении, еще более сильны в тактическом, но чего нам не доставало, так это умения "свободно", т.е. без использования искусственных опор преодолевать "гладкие" стены. Ягнобская стена, та часть ее, что именуется "шестёрочным коридором" и по которой пролегал заявленный нами маршрут, как раз такою и была: без макрорельефа. Её преодолевали, в основном, на искусственных опорах, часто при этом используя шлямбурные крючья, которые после  забивки в камень обратно уже не извлекают. А так как проходились эти маршруты не однажды, то вдоль них образовались целые цепочки удобно расположенных искусственных опор, и забивать новых крючьев уже не требовалось. Прохождение таких "суперстен" было уже далеко не столь проблематичным, как для первопроходцев, но категорию "шестерка" за них продолжали давать по инерции тогдашней классификационной системы. Надо было что-то предпринимать для поддержания "девственности" маршрутов, и придумали вот что: запустить перед самым первенством на самые важные из них несколько особых команд, чтобы те срубили под корень все забитые шлямбурные крючья. Было ли это на самом деле или только анекдотом, никто толком не знал. Однако уверенности в наших силах, кажется, несколько поубавилось, и мы даже стали выдумывать всякие технические хитрости, как использовать под опоры то, что остается в скале после срезания шлямбурного крюка. Всем этим благоглупостям, однако, так и не было суждено воплотиться в жизнь. Все пошло не так, а проще говоря - пошло ко всем чертям...

            Наши планы были под стать нашим чаяниям. Меня и Гену Галкина, тоже инструктора, как бы командировали на работу с подрастающим поколением - будущей сменой команды МГС ДСО "Зенит". Для чего была приобретена коллективная путевка в а/л "Варзоб", что под г.Душанбе. Район этот мне достаточно хорошо знаком, ибо еще в 1968 г. здесь я натаскивался на первых своих "тройках". Дали нам два отделения довольно-таки шустрых и подающих  большие надежды ребят, среди коих были и очень неплохие скалолазы, а один - Валера Розов, тот самый, что стал позже "бэйсджампером", т.е. прыгуном со стен - на скалах был просто гений. С ними и Володя Блудчий, добрый такой, спокойный и приятный парнишка, выполнивший нормы первого разряда в предыдущем году в Фанских горах. Итак, было два отделения и два инструктора. Но состав получился не очень удобным в отношении верстки учебно-спортивных планов: два перворазрядника, прочие еще только начинали набирать всё необходимое для норм первого разряда. Поэтому наметили так: натаскиваем ребят на тренировочных восхождениях и первых "четверках", а потом формируем команду из четверых: Галкин, Розов, Блудчий и я, и сделаем пару 5Б. Остальные к этому времени получат возможность самостоятельно покорять вершины вплоть до 5А. Это были правильные, во всех отношениях логичные и интересные планы. Они были составлены ещё в Москве.

            Первая часть мероприятия должна была проходить в районе, непосредственно примыкающим к альплагерю, вторая - в районе Ягноба. Именно там мы наметили свои "пятерки". Туда же должна была вскоре прибыть  из Москвы и команда "Зенита", и к ней, завершив дела с "Варзобом", должен был присоединиться и я. В целом все складывалось как нельзя лучше, все было утрясено и согласовано с начальством, и мы, благословясь, приступили к циклу скальных и снежных занятий, а потом сходили на ряд "дежурных" тренировочных вершин района, Улар, Большой Игизак и др. Все  шло неплохо и даже очень неплохо, притёрся  и сплотился коллектив, наметился отъезд в скором времени в новое для нас место, "овеянное романтикой и славой".

            Некоторый диссонанс внес случай, когда двумя параллельными отделениями мы вышли на Б.Игизак. Одно отделение не уложилось во временной график (на полтора часа), потому что не сразу правильно было найдено начало маршрута (с толку сбил предоставленный нам очень небрежный рисунок схемы маршрута), и другое отделение тоже задержалось, но не более, чем на час. Впрочем, погода была превосходная, вершина рядом с базовым лагерем, и никто никуда особенно не торопился.

            Произошедшие "нарушения тактических планов" стало достоянием известности старшего тренера Соловьева, и он устроил нам сущую головомойку, сначала в палаточном лагере при разборе восхождения, а потом в еще более агрессивном стиле - на разборе цикла тренировочных занятий в альплагере. Об этом уже сказано в моем письме, так что повторяться нет смысла. Важно заметить, что этот инцидент произвел на нас очень гнетущее действие, т.к. ничего подобного в нашей практике еще не наблюдалось, чтобы так грубо напирать на формальные вещи, забывая о том, что не "тактические планы" являются целью восхождения, а прежде всего - безаварийность. Именно тогда мы почувствовали с горечью то, что ощущалось сразу после нашего прибытия в лагерь: что-то здесь не так, какой-то моральный гнёт витал в воздухе, нас явно здесь "не хотели". И позже это проявлялось все более и более отчетливо. Во-первых, нас заставили провести с нашими отделениями, в качестве наказания и профилактики, пару дополнительных занятий по спасработам подручными средствами, что мы с успехом и отнюдь не без пользы для себя и осуществили.

            Потом разрушили все наши планы...

            Дело было вот в чём. У ленинградцев,  а я напомню, что два наших отделения составляли примерно половину всего филиала "Варзоба", действовавшего в рамках коллективных путевок, остальные же, плюс лагерное начальство, были родом из Северной столицы, так вот, у ленинградцев, как и у нас, ощущался "кризис жанра": не хватало лиц-перворазрядников для  самостоятельного маневра, и они вынуждены были, несмотря на неприязнь к "московским", столь свойственную "патриотам" Северной Пальмиры, идти на временный альянс с нашими ребятами. Иными словами, они наши планы подмяли под свои. А суть их планов сводилась к тому, что двойка Блудчий-Розов объединится с их тройкой перворазрядников, т.е. с супругами Колокшанскими и Михеевым. Мы пытались возражать, но нас и не слушали. Но поначалу Володю с Валерой подвергли "экзамену с пристрастием": пристегнув своего инструктора, вывели на маршрут 4Б, вершина Бивачная по расщелине З. стены. Думали, что называется, "прокатить их по кочкам". Но ребята в грязь лицом не ударили, и ленинградскому инструктору придраться было не к чему. Однако не всё хорошо то, что хорошо начинается, ибо с этого момента судьба Володи уже встала на свой трагический путь!

            И вот следующий акт драмы. Весь ленинградский состав плюс Розов и Блудчий отъезжает в Ягноб, а мы остаемся! Почему? Машин не хватает, ещё чего-то там не хватает, но обещают, что будет, надо подождать. Чтобы не терять время зря, мы идем на 4Б, в.Мечта по стене. Оформились впятером, но жестоко отравился лагерной пищей Гена Галкин. Ему пришлось в полуобморочном состоянии вернуться. Остальные взошли отлично и были очень довольны. Мурыжили нас в альплагере ещё долго, ибо до нашего прибытия в Ягноб смешанная московско-ленинградская пятерка успела совершить восхождения на Замин-Карор по 5А и 4А. Но случилась еще одна неприятность: уехал В.Розов, безусловно самый опытный и сильный спортсмен в команде. Опять стечение обстоятельств, и опять в каком-то смысле роковое.

            Дальнейшие события вполне детально описаны мною во всё том же письме. Но хочется отметить ряд неформальных подробностей тех немногих дней нашего пребывания под Ягнобской стеной, которые я не мог поместить в более строгий контекст документа. Во-первых, нам так и не дали возможности совершить ни одного из запланированных нами восхождений. Омерзительно, высокомерно и нагло вели себя Зандер с Победашем, они все время блефовали насчет выпускающих, отсутствия маршрутных листов, несли по этому поводу всякую чушь, уверяли, что будто кто-то из верхнего эшелона лагерного начальства (а те слиняли в "Варзоб" мыться под душем!) вот-вот прибудет, и проч. и проч. Они сдергивали наших ребят со стен, когда до вершины им оставалось совсем чуть-чуть. Они ставили нам препоны всюду, где только могли. Они видели позже, что творилось с группой Колокшанского - прогрессирующее отставание от их пресловутых "тактических планов" (где ты был в ту пору, апологет "тактического педантизма", мерзавец Соловьев?), составившее под конец двое суток. Знали они, скорее всего и то, что команда идёт налегке, в стиле "чемпионов в бикини", навязанном этим безмозглым придурком Колокшанским. Все-то они знали, но верили в свою бесовскую звезду удачи, авось да вывезет! И хотелось, о! как же хотелось утереть нос этим "москалям"! - уму непостижимое нормальному человеку проявление провинциального комплекса неполноценности.

            Чем дальше горизонт, тем больше видно... Как будто это было позавчера, представляю себе: вот в который раз мы как побитые собаки, не находящие себе места, несмело подходим то к Зандеру, то к Победашу, пытаясь спросить и понять, что происходит, а в ответ их каменные рожи невнятно бурчат под нос: "все в порядке, идут..."

            Я не помню деталей того, как мы вновь оказались в "Варзобе", что там делали, помню лишь настроение тех дней, как ждали чего-то в нараставшей смутной тревоге. И вот дождались. Гена Галкин узнал первым. С помертвевшим лицом он сообщил мне о страшной вести. Блудчий умер, сообщили по рации. Еще минуло сколько-то времени. Пришло другое сообщение, что вроде бы он жив, но потом опять - что умер. Подробностей никаких. Все овеяно страхом и тайной. Просимся на спасработы - отказ! Тело доставили прямо в Душанбе. Туда же отправили и нас четверых - Гену, меня, Сашу Оспопрививателева и Диму Гукайло. Оформлять "груз-200". Им от нас просто необходимо было избавиться во что бы то ни стало! Ведь предстояла комиссия по разбору, и мы могли оказаться крайне нежелательными лицами.

            Несладкое это было время. Внизу жара и пыль. В сердцах смятение, и все вокруг как бы во сне. Заказали гробы, цинковый и деревянный. Договорились о бальзамировании тела. Таскались,  словом, по малознакомому городу по безрадостным делам.  На всё нужны были деньги, но денег не дали. Пришлось с Базы "Варзоб" вызывать по рации начальника альплагеря. Позывной  его - "Бином". Этот хренов "Бином" на месте не был, он копал у себя в огороде! Едва достали. Голос злой, недовольный, но денег обещал дать.

            У меня в голове всё вертелась дикая мысль. Кто-то сказал, что когда тело Володи транспортировали вниз, то руки и ноги у него были "как плети". Что бы это значило, ведь тела усопших, говорят, коченеют так, что согнуть конечности не бывает возможно. А вдруг? Случалось  же, что когда люди замерзали, то оставались как бы в летаргическом сне. Я высказал свои сомнения по этому поводу ребятам. Те призадумались. Вряд ли, сказали они, но кто знает? Не мешало бы всё же убедиться... И вот мы ищем место, куда свезли несчастное тело, ищем морг. Это потребовало сил и времени, но нашли. На дикой окраине, уже в смутных сумерках, посреди каменной пустыни, где какие-то жалкие новостройки в пять этажей, пыль, мусор, стояло несколько одноэтажных домиков на огороженной территории. Морг. Врач, он же сторож, интеллигентный сухощавый, лет 45. Мы доложили, зачем пришли. Врач выслушал про наши сомнения с вежливым вниманием и сказал так: "Как вы думаете, надо ли быть специалистом, чтобы утверждать, что самолёт со сломанными крыльями не полетит?" Эту фразу я запомнил на весь остаток своей жизни. "Хотите все же посмотреть?" - добавил он. Мы хотели, нужно было. Посмотрели... и убедились, нельзя было не убедиться, что самолёт, увы, не полетит. Страшно об этом писать, но нужно. Что было на нем одето, о Создатель, что было? Одного ботинка нет, на ногах тонкие брюки из "болоньи", на теле рубашонка, поверх простая ветровка из той же синтетической ткани. И всё еще мокро, хоть отжимай. В этом можно было и в Душанбе ночью замерзнуть!

            Чёрт знает, что там происходило на маршруте. Что надо придумать и сделать, чтобы довести дело до такого финала?

            Попробуем всё же в этом разобраться, приглушив на какое-то время эмоции.  Для этого придется снова вернуться немного назад и прояснить ряд принципиальных моментов.

            Начнем, однако, с конца истории и уточним, отчего, собственно, умер Володя Блудчий. Заключение акта гласит: "Непосредственной причиной, приведшей к смерти Блудчего Владимира Николаевича является острая сердечная недостаточность, вызванная длительным переохлаждением организма".                 

            Эта лаконичная, отточенная фраза - общепринятая формулировка, всегда используемая в таких и ему подобных случаях. Но известно нечто большее. Практика, накопленная медициной в области несчастных случаев в экстремальных видах спорта, и также, в особенности, - в случаях на воде (Северные моря, гибель военных конвоев) свидетельствуют, что люди, попавшие в предельно неблагоприятные физические и психологические (в совокупности) условия, не просто  погибают от переохлаждения организма, "замерзают",  а впадают в особое психофизическое состояние, получившее название холодового шока. При несвоевременной помощи человек, попавший в это состояние, с некоторого момента, "точки невозвращения", обречён на гибель, и все меры, вплоть до самых эффективных амбулаторных, не дают желаемого результата.

            Рассмотрим это подробнее. Основной причиной возникновения холодового шока  является сильное и достаточно продолжительное воздействия низкой температуры, несовместимой с жизнью незащищённого тела. Далее необходимо, чтобы человек был лишен возможности активно сопротивляться воздействию окружающей среды. Это может быть вызвано, прежде всего, физической усталостью, вынужденной неподвижностью или малоподвижностью. И наконец, существенную роль играет общее психическое состояние человека, попавшего в неблагоприятные условия. Оно же зависит от общего настроя на благоприятный или, наоборот, на неблагоприятный исход дела, от влияния окружающей обстановки (темнота, непогода, угрожающий пейзаж и т.п.),   от атмосферы, царящей в коллективе, если он имеется, а также, может быть, от подавленности человека, вызванной какими-либо личными обстоятельствами, болезнью и т.п..  Все перечисленные факторы таковы, что действуют в одном направлении - усугубляя и помогая друг-другу, они доводят организм до гибели. Возникает, говоря  научным языком, положительная обратная связь.

            Признаки появления и развития холодового шока таковы. Сначала человек мерзнет и устает. Чувствует тревогу, может жаловаться на слабость в конечностях и плохое самочувствие. Потом ощущает озноб, прогрессирующее бессилие. Проявляются "странности" в поведении, например, инстинктивно пытаясь избавиться от опасности, он хочет куда-то уйти (даже там, где это не представляется возможным), совершает необъяснимые поступки (может отстегнуться от веревки, выбросить вещи, как свои, так и чужие), произносит непонятные речи. Иногда проявляется буйство, злорадный смех и т.п. Однако вскоре наступает "точка невозвращения", последняя, предсмертная стадия шока: пострадавший впадает сначала в полную апатию, а потом в беспамятство. Далее пульс и дыхание слабеют, останавливается сердце, организм гибнет. Подобный случай очень правдоподобно и талантливо был изображён в замечательном французском кинофильме "Смерть проводника".

            Если внимательно прочтём в целом на редкость бестолковые объяснительные записки выживших участников, то найдём там все признаки холодового шока, постигшего Володю Блудчего. Михеев, кстати, был на грани, но каким-то чудом спасся. Супругам Колокшанским это, видимо, не грозило вообще. Во-первых, Колокшанский много работал первым, следовательно мог двигаться. У них был спальный мешок - очень эффективное средство защиты, особенно для двоих. Может быть, они даже были несколько лучше одеты, но теперь это выяснить невозможно.

            Вышеизложенное касается непосредственной причины смерти, но до неё ещё надо человека довести. Теперь рассмотрим, как это происходило.

            1. Волею сложившихся обстоятельств Володя Блудчий попал в незнакомый коллектив. Его партнёр по связке, опытный и сильный спортсмен, в самый ответственный момент уехал. Коллектив, видимо, был к Володе не слишком дружелюбен (догадка, основанная на косвенных соображениях).

            2. Руководителя восхождения Колокшанского В.В. можно было бы считать приверженцем специфического стиля в альпинизме, называвшегося в ту пору ерохинским, по фамилии известного альпиниста И. Ерохина. Это звучит негативно, но, надо отметить, что по отношению к памяти  Игоря Ерохина - выдающегося альпиниста - явно несправедливо, ибо, будучи приверженцем быстрого темпа восхождений, тот никогда не забывал о соблюдении всех необходимых мер безопасности. Колокшанский  же оказался из тех, которые в горах стараются применять навыки, усвоенные ими в спортзалах при лазании по деревянным "скальным" стенкам или летом на пригородных полуразрушенных храмах. Ещё они горазды ходить в походы налегке, и часто в горовосхождениях относительно несложного уровня им удаётся применить полученные навыки успешно, но до поры до времени. Правилами альпинизма стиль "облегчённого нахрапа" не поощрялся, что, по-видимому, справедливо. Во-первых потому, что, как сказал один спортивный журналист, "в горах интересно и опасно даже тогда, когда слово БЕЗОПАСНОСТЬ пишется самыми крупными буквами". Во-вторых, при определённых благоприятных условиях какой-либо маршрут налегке пройти легче, чем с полной выкладкой, и доблести здесь мало, хотя бы потому, что заявленной категории сложности маршрут уже отчасти не соответствует. Это всё равно, как если бы солдаты делали марш-бросок не с выкладкой, а в трусах и тапочках, поскольку так им, дескать, легче. Ещё известно по опыту, что такие, как Колокшанский, обычно никаким доводам не внемлют, они "упёртые", почти маньяки, и как маньяки же и опасны. Но в горах и без них опасностей довольно! Своих подопечных они стараются воспитывать по своим же понятиям.

            3. На маршруте Замин-Карор СЗ-ктф, 5А от 5.07.87, по свидетельству Володи, "все намерзлись". Но повторяю, таких, как Колокшанский, никакие уроки ничему не учат. Тот же стиль был снова навязан и в последнем Володином восхождении.

            4. Выпускающие и представитель КСП обязаны лично проверять укомплектованность группы в соответствии с маршрутным листом. За несоблюдение этого правила они несут административную ответственность (жаль, что не уголовную). Возможно и не исключено, что они это сделали. Но полная экипированность никак не укладывалась в стиль ленинградцев, и происходит следующее. Снаряжение забрасывается под начало маршрута накануне восхождения - 10.07 и прячется где-то среди камней. Колокшанский договаривается со "своими", чтобы те позже спустили в базовый лагерь всё, что он посчитал лишним. 11.07 утром перед началом подъёма он приказывает оставить там же всё, что только возможно. Две ночевки на полустенном маршруте для него, видимо, не казались чем-то достойным внимания, и ему, к тому же, очень хотелось непременно обойтись только одной. Тем самым он утверждал и себя и свой стиль.

            5. Итак, группа осталась без обеспечения на сложном рельефе. Вся та галиматья, что нацарапана оставшимся в живых участниками в объяснительных записках по поводу непредвиденного исчезновения аптечки, не достойна даже рассмотрения. Всякий, для кого русский язык не чужой, способен убедиться - всё дикая чушь и бред полубессознательных младенцев. Так же представляются очень сомнительными рассказы о "потерянных" верёвке и ледорубе, скорее всего они тоже были оставлены. Не факт также и то, что именно Блудчий виновен в потере ботинка.

            6. Затем, как указывалось не раз, резко ухудшилась погода. Что ж, поговорим и о погоде. Из документов может показаться, что до того момента она была очень хороша. Но это неверно: погода в Ягнобе в тот сезон была хуже, чем она обычно бывает на Памиро-Алае и в Фанских горах. То и дело наползали тучи, иногда шёл дождь. А это означает, что выше на склонах и скалах выпадал снег. Особого просвета не обещали, и даже, говорят, было два штормовых предупреждения, из коих ни одно, правда, почему-то не было доведено до всеобщего сведения. Так что утверждать, что ухудшение погоды было "внезапным" никак нельзя. А надеяться, что она окажется приемлемой для восхождения по комбинированной 5Б "в тапочках" - просто безумие!

            7. Итак, негодно снаряженная волею руководителя группа, обманув лагерное начальство и сделав кучу нарушений правил, вышла на маршрут под угрозой непогоды. Состав: руководитель, мягко говоря, "с придурью", его жена да тёмная лошадка Михеев, все в прошлом году без восхождений, и с ними по сути "чужой", ещё не схоженный с остальными, участник В. Блудчий. Всё было готово для катастрофы. И она накатила, понемногу, не сразу, не вдруг, а нарастала как снежный ком. Нет нужды всё повторять, здесь документы говорят достаточно, а отдельные нюансы в свете лет не так уж важны. Но вот главные моменты и несомненные факты: (1)  выпускающие не имели права выпускать группу вообще, (2) руководитель восхождением не имел права выходить на маршрут, (3) старший тренерский состав и  первый выпускающий не имели права покидать район сборов, (4) спасотряда и спецснаряжения в базовом лагере нет, (5) квалифицированного врача нет тоже, (5) погода неустойчива. Блестящий букет!

            8. Могли ли спасти Володю те, кто был непосредственно рядом с ним на маршруте? Это касается основного пункта обвинений, выдвинутых против Колокшанских и Михеева в уголовном деле. Думаю, что вплоть до утра после неудобной сидячей ночевки с 13 на 14.07 ещё было можно, и надо было во что бы то ни стало спускаться. Всякие надежды на то, что скоро удасться выйти наверх, это полный бред. А дальше уже налицо признаки появления у Блудчего предшокового состояния. Когда на последней ночевке, (а может быть раньше?) Володя потерял сознание, "точка невозвращения" была уже пройдена, и помочь Володе реально не мог уже никто. Всякие предпринимавшиеся супругами Колокшанскими меры, как-то - давание валерианки и корвалола, делание массажа и искусственного дыхания - столь же эффективны, как мёртвому припарки.

            Как бы я расценил всё это, какие бы наказания счёл уместными? Колокшанскому - по спортивной линии - полное лишение прав в альпинизме с запретом когда-либо им заниматься, равно как и воспитывать других, по уголовной - осуждение лет на 5-6 за непреднамеренное убийство; его благоверной, равно как и Михееву - по акту комиссии будет довольно. А лагерный персонал  АУСБ "Варзоб", причастный к делу - гнать из альпинизма в шею! 

            Однако перейдём к финалу рассказа. В альплагерь нам удалось вернуться после отправки "груза-200" только тогда, когда комиссия скоропостижно разъехалась. Встретили нас неприветливо, с нескрываемым недружелюбием. Не без настойчивости с нашей стороны удалось ознакомиться с актом комиссии и снять кое-какие фотокопии, которые позже я передал отцу Володи - Н.П.Блудчему. Затем, уже в Москве, обратился с письмом в Управление альпинизма и в спортивно-техническую комиссию федерации. Через некоторое время я был приглашён на заседание спецкомиссии, созданной по данному случаю. Меня расспрашивали с пристрастием, выясняя, не преувеличиваю ли я некоторые аспекты дела. Сам Фердинанд А.Кропф, отец советской спасслужбы в горах, удостоил меня чести отвечать на его вопросы. Я ему признателен. Но стоял на фактах. В конце заседания они огласили мне, так сказать, скорректированные меры наказания виновных. К сожалению уже не помню точно, в чём эти меры состояли. И спросили, удовлетворяют ли они меня. Кажется, я ответил утвердительно, ибо в сущности это уже имело мало значения, особенно для погибшего.

            Странный это был сезон. Всё могло бы сложиться как нельзя лучше, а сложилось как хуже нельзя. Последняя сцена, которая хорошо запечатлелась в памяти, это дворик  на базе "Варзоб" у реки с тем же названием, на живописной окраине Душанбе, фонтанчик в небольшом круглом бассейне с тёплой водой, где резвились дети. Небольшое сооружение для прибывающих и отбывающих участников, там на нарах разместилась молодёжь, кто-то укладывал пожитки, кто-то бренчал на гитаре и пел: "Ради Бога, трубку дай...". Наверх собиралась очередная смена... Солнце было вечернее, ласковое, и всё дышало миром и покоем. Я подумал, что как бы это было хорошо, чтобы эти милые ребята вернулись домой целыми и невредимыми, чтобы никогда на их пути не попались им всякие соловьёвы, зандеры, победаши и прочие колокшанские! Аминь.